ОРУЖЕЙНИК

Книга  третья

Пилигримы проклятых земель

Глава  14

Неистовая болтанка, багровый полумрак, отчаянные вопли и стоны, мешанина из человеческих тел, оружия, ящиков, коробок и еще бог знает чего. И главное — страх, дикий животный ужас от понимания того, что мы летим, несемся неизвестно куда, быть может прямиком в ад.

Все это длилось… Не могу сказать сколько. Часы, минуты, а может всего несколько секунд. Я понял, что все еще жив и нахожусь на этом свете лишь когда кроваво-красная мгла за бортом вдруг исчезла, и сквозь стекла смотровых люков хлынуло сияние яркого белого дня. Вообще-то это только так говориться, что он белый. На самом деле свет был тусклый и желтовато-серый, обычный свет обычного дня эпохи Большой мряки. Однако сейчас для меня это был самый прекрасный свет самого замечательного дня.

«Восьмидесятку» вышвырнуло из «сумрака» как пробку из бутылки. Понимание этого пришло вместе с мыслью о том, чем все неминуемо закончится. Ударом, чем же еще. И еще каким ударом! Я совершенно четко осознал это, но сделать, увы, так ничего и не успел. Окружающий мир вдруг утонул в скрежете и грохоте, одновременно с которым горе-сталкера Ветрова буквально размазало по левому борту.

Как ни странно, сознание я не потерял, хотя и основательно хрястнулся башкой о металл. Удар смягчил старый верный шлемофон, а кроме того мне показалось, что прежде чем поздороваться с броней, голова угодила во что-то мягкое. Показалось… Мне много чего показалось за время этого бешеного головокружительного полета. И сейчас, лежа практически в полной темноте, не ощущая ни рук, ни ног, я пытался собрать, слепить воедино обрывки пришибленных, утративших связь с реальностью мыслей, понять, что же все-таки нахрен произошло и чем это закончилось.

Мост между полузабытьем, в котором я находился, и реальностью навел протяжный человеческий стон. Кто-то стонал совсем рядом. Казалось, протяни руку, и можно будет его нащупать. Я бы так и сделал, да только вот с руками у меня творилось что-то неладное. Я их едва чувствовал. Или не так. Вернее будет сказать, обе они были налиты свинцовой тяжестью. Не поднять! Никак не поднять! Именно поэтому, оставив всякие попытки пошевелиться, я закричал:

— Э-э-й!

Вместо крика глотка произвела лишь какое-то нечленораздельное, сдавленное сипение. Плохо. Никуда не годится. Пришлось пробовать еще раз:

— Кто живой?

«Кто живой?» получилось уже значительно лучше, уверенней. Теперь я даже смог расслышать и понять свои собственные слова. Да и, как выяснилось, не только я один.

— Ветров? Ты?

Голос Анатолия Нестерова звучал издалека. Из этого я сделал вывод, что стонал вовсе не он. Что ж, уже кое-что. По крайней мере выжили трое. Трое… Неужели только трое? А как же все остальные? Как же Лиза?

— Лиза! — я захрипел, позабыв не только о милиционере, но и о самом себе. — Лиза!

На этот раз мой голос не просто наполнил стальное чрево «302-го». Он будто разряд дефибриллятора запустил, реанимировал жизнь внутри него. Со всех сторон послышались шорохи, стоны, вздохи, царапанье по металлу и жалкие намеки на человеческие голоса. Один из них был явно женский. Лиза! Я понял, что девушка жива и явно нуждается в помощи. В моей помощи! Тогда спрашивается, какого дьявола я тут валяюсь словно кусок никчемного бесполезного дерьма?

Напрягшись, собрав в кулак все свои силы, я попробовал совладать с навалившейся тяжестью. Очевидно последние несколько минут, проведенные в относительном спокойствии, слегка просветлили мой мозг ровно настолько, чтобы понять: сковавшая меня тяжесть это вес человеческих тел. На мне лежали как минимум двое, и чтобы высвободиться, я должен был их с себя столкнуть.

Извиваясь с грацией контуженой змеи, я кое-как смог высвободить левую руку. Сразу почувствовалась боль. Ах да, пальцы! Этот мудак Леший переломал мне их одним ударом. А, собственно говоря, почему мудак? Я ведь сам ему приказал. Не подумал, блин… Вот и получите, товарищ полковник. А ведь так мог нахрен и вообще начисто отрубить. Или все-таки отрубил? Не скажу, что это был страх, просто какое-то отстраненное беспокойство, и пришло оно, когда я понял, что вся ладонь липнет от теплой, еще не свернувшейся крови. Я точно знал, что это кровь. Навидался на своем веку.

Однако мое собственное, персональное физическое состояние сейчас было не так уж и важно. Главное — это Лиза. Скорей к ней! Помочь и поддержать!

Горящей от боли рукой, я стал стягивать с себя неподвижное тело. Сразу стало понятно, что на мужике надета разгрузка. Неужто Леший?

— Андрюха, ты… ты… — я пыхтел от натуги, пытаясь отодвинуть человека.

— У-у-у, — в ответ повторился тот самый стон, который я уже слышал прежде. Только теперь он был более громким, отчетливым, а главное получившим оттенки густого баса. Такого знакомого баса.

Голос и впрямь принадлежал Лешему, только подполковник развалился на моих ногах. А мужик, которого я так бесцеремонно двигал, был…

По металлическому настилу пола покатилась пара уцелевших шариков энергона. Наверняка выпали из складок одежды кого-то из моих, приходящих в сознание партнеров по клубу изощренных самоубийц. Именно благодаря свету голубых кристаллов я и разглядел лицо лежащего на мне человека. Это был Петрович. Изо рта его текла кровь, а остекленевшие глаза неподвижно уставились в темноту.

— Саша… Саша, ты чего? — не в силах поверить в смерть майора, я стал его трясти. Я словно старался его растолкать, разбудить, привести в чувство. После всех тех жутких смертей, которые мне довелось увидеть, умереть вот так, просто свернув шею, казалось невозможным, немыслимым.

— Отвоевался, значит… — надо мной выросла фигура в сером милицейском бушлате.

— Помоги! — я протянул к Анатолию свою дрожащую руку.

Прежде чем уделить внимание полковнику Ветрову, милиционер осторожно оттащил тело погибшего мотострелка и поудобней устроил контуженого Загребельного. Только после этого Нестеров с легкостью поставил на ноги меня. Симбионт, который поселился в его теле, продолжал исправно работать, превращая пожилого милиционера в неуязвимую машину. Неуязвимую, по крайней мере, для таких перепятий как эта.

Передвигаться в сплошном месиве мешков, ящиков, канистр и коробок, да еще в практически в полной темноте, оказалось вовсе непросто. Дело усложнялось еще и тем, что на ногах я держался едва-едва. Так что не окажись рядом Анатолия…

— Держись, — майор железной рукой схватил меня за шкирку, чем удержал от падения. — Идем. Лиза в самом дальнем углу, аккурат около люка в моторный отсек.

— Лиза! — я не удержался и позвал девушку.

— Максим! — ответила она слабым сдавленным голосом.

— Черт, ни хрена не видать! — в вязком болоте из разбросанного снаряжения мне удалось сделать всего пару робких шагов.

— Ничего, я все прекрасно вижу, — Анатолий продолжал меня поддерживать.

Видит? Мне сразу вспомнились темные, пропахшие плесенью коридоры Одинцовского убежища. Нестеров шел по ним даже без фонаря. Тогда он сказал, что знает там все как свои пять пальцев, а потому может обходиться без всякого света. Выходит, врал, сукин сын! Это гребаный симбионт подарил своему хозяину не только бычью силу, но и кошачье зрение.

Однако надобность в особых способностях милиционера отпала уже через несколько секунд. Мрак внутри БТРа прорезал бледный желтоватый луч. Защищаясь от него, я прикрыл глаза рукой. Фонарь зажег Фомин и об этом он не замедлил сообщить:

— Батарейки… У меня батарейки садятся! Нужен свет! Я ранен, мать вашу! Дайте еще света!

— Заткнись, сучий потрох, — прошипел недолюбливающий Фому милиционер. — Чего панику порешь!

— Откройте люки! — этот совет прозвучал уже явно из уст Главного. Голос ханха как и у всех остальных не отличался особенной уверенностью и крепостью, но мыслил он вполне здраво.

Я уже все равно был на ногах, а кроме того находился неподалеку от люков, поэтому и взялся за эту работу.

Фонарь Фомина действительно дышал на ладан, так что люки, а затем и приваренные к ним самопальные засовы пришлось искать практически на ощупь. Пока занимался этим делом, все думал, пересчитывал оставшихся в живых. Леший — в отключке. Нестеров — вроде в норме. Я? Ну, будем считать, почти в норме. Фомин — ранен, если, конечно, не врет. Главному и Лизе, судя по всему, досталось, но они живы. Остаются Серебрянцев и Пашка. Цирк-зоопарк, где же они? Почему молчат?

Беспокойство за судьбу старика и мальчишки подстегнуло меня словно удар хлыста. Невзирая на боль в раненной руке, я рванул мощный засов, повернул рукоять и, приложив нешуточное усилие, таки поднял крышку люка. Она открылась с трудом. Слышно было, как снаружи по броне что-то трется, как на плоскую крышу бронетранспортера падают какие-то твердые предметы.

«Куда-то мы все-таки влетели», — подумал я.

Куда именно угодил «302-ой», стало понятно как только я взглянул в проем люка. На фоне крытого гофрированным металлом потолка торчали обломанные концы не обструганных досок. Много досок, целый веер. Пакет пиломатериалов должно быть оказался очень большой. Только такой штабель и мог противостоять удару многотонной машины.

О том во что сейчас превратилась моя «восьмидесятка», я подумал лишь мельком, самым краешком мозга. Основной страх, основная забота была совсем о другом: Лиза, Пашка, Ипатич… Как они? Что с ними?

Когда я пробрался к девушке, та уже смогла сесть. Правда сделала она это при помощи Главного. Что ж, огромное ему спасибо за помощь. Пашка пристроился рядом и рукавом вытирал расквашенный нос. Глядя на него, у меня отлегло от сердца, причем настолько, что я даже смог почти членораздельно произнести:

— Ах ты, паршивец, почему молчал?

— Ч-чего? — пацан все же оказался не в лучшем состоянии, а потому смысл моего вопроса до него доходил туго.

— Ничего. Ипатич где, спрашиваю?

— Я здесь.

Груда мешков, тюков и ящиков около левого ряда сидений десанта зашевелилась, вздыбилась, и из нее показалась седая как мел взлохмаченная голова. Старик едва выбрался на поверхность, как тут же затараторил:

— Товарищи, вы видели этот эффект? Какая мощь! Нас просто таки вынесло из аномального участка. А машина ведь многотонная! Представляете, с какой силой энергия этих ваших голубых кристаллов противодействует энергии теней?

От такого жара и увлеченности расхристанного лохматого еще только начавшего приходить в себя старика я бы непременно улыбнулся… Н-н-да, как пить дать улыбнулся, если бы не помнил, что совсем рядом в темноте остывает труп человека. И, между прочим, ни какого-то там постороннего, а нашего боевого товарища.

— Надо бы осмотреться, — майор милиции внес весьма своевременное предложение.

— Толя, найди мне автомат. Любой. Тот, что первым под руку попадется. И сам вооружись, — своим ответом я дал понять, что полностью согласен с главным разведчиком Одинцово.

Пока Нестеров шерудил в брюхе «302-го», я наклонился к Лизе с Пашкой и обнял их.

— Руки, ноги целы? — Когда Орловы почти синхронно кивнули, я в упор поглядел на мальчугана. — Павел, а как твоя голова? Не болит, не кружится?

— С головой вроде нормально, — Пашка продолжал вытирать кровь. — Нос вот только.

— Нос это ничего, нос это не смертельно, — я хотел потрепать пацана по белобрысой макушке, да вспомнив о своей руке, вовремя спохватился.

— Максим, у тебя кровь! — не смотря на окружающий нас полумрак, Лиза все же разглядела.

— А, это… — я поднял руку к свету и обнаружил, что большой и указательные пальцы у меня на месте, только здорово распухли. А кровь… Цирк-зоопарк, я ведь знал чья это кровь.

— Вот твой Калаш, — Нестеров ткнул меня рукоятью АКМС. — Другой автомат не покатит. У тебя патроны в подсумке 7,62 миллиметра.

— Угу, — пришлось кивнуть, тем самым очень неохотно признавая, что мент оказался куда смышленее танкиста.

— Я выйду первым, — Анатолий подвинул меня и подобрался поближе к люку. — Потом вытяну тебя.

— Давай, — я снова кивнул и мысленно поблагодарил Нестерова. Ведь для сольного исполнения данного трюка я сейчас был, мягко говоря, не в форме.

Место, куда нас зашвырнула неистовая сила «сумрака», я узнал без труда. Это был огромный магазин «Все для дома», стройматериалы и прочая всякая всячина для дач и частных домов. Располагался он прямо на Киевском шоссе. Выходит, ошибался Рыжий. Аномалия простиралась гораздо дальше, чем нефтебаза. Или еще другой вариант: с тех пор как здесь шастал мой коллега, значительно расширила ареал своего обитания. Эх, цирк-зоопарк, кабы я все это знал, то обязательно двинул в обход. Не думаю, что меня могла остановить даже опасная близость кладбища. Пока работает КПВТ с трупоедами можно совладать, а вот с тенями… Ишь чего натворили, подлые!

Проклиная как самих теней, так и их гребаный мрачный мир, я разглядывал изувеченный БТР. Судя по всему, из «сумрака» он вылетел боком. Левым бортом протаранил стену торгового павильона, смял легкие простенки, конторку персонала и уже окончательно затормозил в здоровенном штабеле пиломатериалов.

Честно говоря, нам чертовски повезло. Причем повезло дважды. Первое везение заключалось в том, что мы летели бортом вперед. Придись удар на нос нашего сухопутного броненосца, и все… Людей ожидал полет через все обитаемое пространство и очень жесткий контакт с оборудованием отсека управления. Как следствие этого половина экипажа моментально превращалась в «двухсотые», остальные в «трехсотые», что в нынешней ситуации практически тоже самое. Вторая удача, что большую часть кинетической энергии четырнадцатитонной машины погасили тонкие стены и простенки. Окажись штабель с досками у нас на пути первым…

— Тихо пока, — Нестеров перебил мои мысли. Он подобрался к самому краю пролома и высунулся наружу.

— Своим грохотом мы тут всю живность распугали, — я не пошел за милиционером.

— И много тут живности? — майор оценил мою информацию, а потому тут же взял автомат наизготовку.

— Да уж хватает.

Только я успел это произнести, как за нашими спинами грянул выстрел. Вслед за ним в полумраке павильона что-то задергалось, послышался грохот падающих металлических банок. Новый выстрел, и движение стихло.

— Два патрона пришлось потратить, — Лиза оперлась на винтовку и обессилено опустилась на броню. — Руки дрожат. — Похоже, наш снайпер оправдывался.

— На первый раз прощаю. Но если и дальше так пойдет, придется у тебя СВД отнять, — Нестеров произнес это, когда быстрым шагом, почти бегом возвращался к БТРу.

Коню понятно, говорил Анатолий вовсе несерьезно. Но тем не менее его тон, отсутствие малейшего намека на улыбку возымели на Лизу тонизирующее, можно сказать воскрешающее действие. Видать, она вспомнила Нестерова таким, каким он был в Одинцово — суровым отцом-командиром разведчиков, который гонял их и в хвост, и в гриву. Ну, а когда майор произнес: «Надо бы тут все хорошенько осмотреть», девушка вообще чуть ли не бегом кинулась вниз.

— Тише ты! Без фанатизма! — я поддержал свою подругу, когда та чересчур резво прыгнула на бетон пола.

— В кого стреляла? — Нестеров не дал Лизе даже опомниться.

— Глаз какой-то. Круглый.

— Глаз? — Нестеров вопросительно поглядел на главного эксперта по фауне Проклятых земель.

— Не знаю, — признался я, пожимая плечами.

— Давай всех, кто может держать оружие нару…

Милиционер не успел договорить. Он молниеносно вскинул автомат и дал длинную очередь прямо поверх наших голов. Мы с Лизой аж присели, однако вовремя опомнились и сразу изготовились к бою.

Неведомый противник находился где-то наверху, ну или по крайней мере значительно выше уровня пола. Смекнув это, я почти наугад дал очередь из АКМСа поверх крыши «302-го». Краешек глаза царапнуло едва заметное движение, вот и всадил туда почти пол рожка. Мой залп оказался очень кстати, так как именно он и приговорил прыгнувшую сверху тварь.

Нестеров оттолкнул нас, да так резко и сильно, что мы с Лизой не удержались и повалились на пол. Я снизу, она на меня. Буквально через мгновение после этого прямо перед нашими лицами рухнула покрытая облезлой черной шерстью, жутко смердящая туша.

Цирк-зоопарк, какая вонь! Мы с Лизой, не сговариваясь, разом откатились в сторону. При этом я левой рукой оперся о бетон пола и тут же взвыл от острой боли.

— Задело? — Анатолий истолковал мой рык по-своему.

— Пальцы, блин… — процедил я сквозь зубы.

— Хорошо, что не задело, — майор помог нам подняться. — А то гляди, зараза какая! Почище трупоедов будет.

— Собака что ли? — озадаченно протянула Лиза. — Большая, на овчарку похожа.

— Была собака, — милиционер кивнул. — А теперь вот…

На то, во что псина превратилась теперь, было действительно жутко глянуть. Нет, овчарка не мутировала, как могло показаться на первый взгляд. Ее просто сожрали и продолжали жрать до того самого момента, пока мои пули не прервали этот кошмар. Какая-то тварь сидела внутри собаки, натянув на себя все ее тело, как рак-отшельник натягивает раковину. Из собачьего брюха торчали восемь длинных крабьих лап, а прямо из расколотого черепа большой круглый глаз на ножке.

Это было мерзко, просто мерзко. А вот что по-настоящему вызывало оторопь и даже заставляло побежать по спине некий ледяной холодок, так это дыра в груди почившего четвероногого друга человека. Она уходила вглубь собачьего тела покатой воронкой, все стенки которой покрывали плоские, похожие на лезвие бритвы резцы. Подчиняясь предсмертным конвульсиям, внутри воронки елозил длинный как бич раздвоенный язык. Как я догадался, именно этим орудием тварь и хватала свои жертвы, затягивала внутрь пасти и уже там перетирала, перемалывала, высасывала все соки. Хорошенькая перспективка, особенно если учесть, что в эти жернова, пожалуй, влезет целая человеческая голова.

— Что за стрельба? — из люка БТРа показалась перемотанная какой-то тряпкой голова подполковника ФСБ. Не смотря на свое пришибленное состояние, Леший сразу оценил обстановку и, не дожидаясь ответа, прогудел: — Территорию надо зачищать. Мне что ли вас учить!

— Ты там варежку не разевай, — я счел своим долгом предупредить приятеля. — Эта штука с крыши БТРа сиганула, а туда, как видно, со штабеля перебралась. Так что…

— Да понял я, — Андрюха уселся в люке и, держа автомат наготове, оглядел верхнюю часть покосившегося от удара пакета пиломатериалов.

— Ну как? — Нестеров дал чекисту всего несколько секунд.

— Здесь чисто, а дальше стеллажи идут. Не поймешь… Темно там.

— Надо осмотреть. А то потом можно и геморрой на свою голову получить, — Анатолий поглядел на меня, как бы ожидая поддержки.

— На жопу.

— Что на жопу? — не понял милиционер.

— Геморрой можно на жопу получить, а не на голову.

— Шутим значит? — майор поудобней перехватил автомат, всем своим видом показывая, что только он один тут и занимается делом, а все остальные страдают от эпидемии инфекционного дебилизма. — Мы, между прочим, без колес остались, бойца потеряли, полно раненых и контуженых. И это все где? На Проклятых землях! А он еще шутит!

— Вот я и говорю, только шутить и остается.

Видать на роже моей нарисовалось полное понимание ситуации, и Анатолий слегка остыл. Чтобы хоть что-то сказать, замять идиотскую вспышку гнева, Нестеров сменил тему:

— Как тварь эта называется? — майор пхнул носком сапога только что убитое страшилище в собачьей шкуре.

— Почем мне знать, — признался я честно. — Цирк-зоопарк, первый раз такое вижу!

— Орлова, ты в точно такого же стреляла? — милиционер покосился сперва на Лизу, а затем в темноту ангара, где виднелся разваленный штабель из банок с краской.

— Не знаю, Анатолий Иванович, — моя подруга пожала плечами. — Говорю же только глаз видела. Он в темноте светился.

— Значит такой же, — милиционер указал стволом на уткнувшийся в бетон пола здоровенный глаз на тонкой, словно телескопической ножке. — Выходит этих тварей тут в округе хватает.

— Вот что, други мои… — в разговор вступил я. — Вы о зачистке пока забудьте. — Переведя взгляд на, в конце концов, подковылявшего Лешего, я повысил голос: — Слыхал, контуженный? Война отменяется! Хватит здесь шум поднимать и всю округу на уши ставить.

— А если попрут? — Андрюха потряс головой, растормаживая мозги.

— Вот когда попрут, тогда и будем разбираться. А сейчас по-тихому организуйте круговую оборону. Я же пойду гляну что с машиной.

— Хана машине, — Леший поглядел на изувеченный БТР. — Я заметил, башню перекосило, а значит заклинило. Движок скорее всего сорвало. А о ходовой и вспоминать страшно.

— Вот и не вспоминай, — я зашипел, как вода на разогретой сковородке. — Твое дело наши задницы прикрывать, а железо мне оставь.

— Плиз-з, сэр, оно в полном вашем распоряжении, — Андрюха сделал нескладный шаг в сторону, открывая мне путь к разбитой «восьмидесятке».

— Да уж, в моем! В чьем же еще?

Именно с этим вздохом я взялся за осмотр железного пациента. А впрочем нет, никакого не пациента, а раненого компаньона, товарища, друга. Вместе мы уже столько прошли, пережили, выдержали, что всего и не припомнить. Конечно чаще всего «302-ой» закрывал меня своим бронированным телом. Однако время от времени и мне приходилось залечивать его раны. Вот как теперь. Теперь… я поглядел на машину, погладил ее по грязному обдертому борту и подумал, что теперь все гораздо хуже и сложней. Теперь о лечении разговор не идет. Теперь следует совершить обряд воскрешения из мертвых.

Первое что бросилось в глаза была башня. Этот глазастый Леший оказался прав. Действительно, есть перекос. Это было хреново, даже супер хреново. Заклиненная башня это крест на пулеметах, крест на возможности защищаться. Подумав о защите, я сразу вспомнил об энергетическом щите. Цирк-зоопарк, а ведь верно подметил… именно так… вспомнил. О защитной установке теперь действительно можно было только вспомнить. Большая часть блоков бесследно исчезла, а оставшиеся были смяты и раздавлены, часть их словно дохлые крысы безвольно повисли на длинных хвостах, выдернутых из держателей кабелей.

— Такс-с… — сказал я, обращаясь то ли к БТРу, то ли к самому себе. — Воевать тебе, братишка, будет сложновато. Давай теперь посмотрим, сможешь ли ты вообще сделать хоть шаг.

Я так и сказал «шаг», и меня услышали. Правда совсем не БТР, а Главный, который в этот самый момент показался из люка. Сперва ханх наморщил лоб, пытаясь понять о ком это я, но затем его, видать, осенило:

— У Фомина не нога, а рука сломана. Правая. Мы тут уже и шину наложили.

— Мне бы тоже не мешало какую-никакую повязочку, — я поглядел на свои разбитые пальцы.

— Сделаем.

Ханх уже хотел вновь скрыться в люке, но я его остановил.

— Вы там с Ипатичем дверь разблокируйте. А то мы тут все сплошь калеч убогая, заколебаемся через люки лазать.

Главный бросил быстрый взгляд на жалкие останки уникального детища НПО «Молния» и, ничего не сказав, но с глубоким прискорбием на лице кивнул.

Пока мои помощники копались внутри, я помогал им снаружи. Для того чтобы правая боковая бронедверь открылась, следовало демонтировать пару разбитых, но все еще крепко держащихся блоков. Делать это правильно с помощью отвертки и гаечных ключей, времени естественно не было, и я просто отстрелил крепления двумя одиночными выстрелами, а затем при помощи подбежавшего на шум Нестерова отодрал мертвую аппаратуру от брони. Створки двери распахнулись почти сразу же. Верхняя откинулась влево, а нижняя опустилась, превращаясь в выдвинутую за линию колес подножку. В бледном свете, сочащимся сквозь пролом в стене, я заметил, что на ней поблескивают красные пятна. Кровь, конечно же это была кровь.

Я только подумал о погибшем мотострелке, как в дверном проеме показался Серебрянцев. Он как-то уж очень робко, словно стыдясь своего поступка, попросил:

— Товарищ полковник, помогите пожалуйста. Надо бы тело вынести. А то уж больно крови много.

— Давайте, мы примем.

Я хотел встать на подножку, но Нестеров меня отпихнул.

— Я сделаю. Куда тебе с одной-то рукой.

Тут конечно Анатолий перегнул. Рука, слава богу, у меня была цела, только пальцы… Но спорить я все же не стал.

Стоя рядом, я наблюдал как выносят Петровича. Только сейчас на свету стало понятно, откуда взялось столько крови. Охранник Фомина не просто свернул себе шею, он еще и умудрился обзавестись солидной дырой в затылке.

— Это он в башне чем-то приложился, — когда мотострелка положили на пол, Пашка высказал свое мнение.

— Похоже, — согласился Нестеров. — В момент удара он голову из башни выдернуть не успел, вот и получил. А могло вообще башку оторвать.

Труп Петровича лежал буквально рядом с останками мерзкой твари, которую я подстрелил. От такого соседства мне сделалось как-то не по себе. Было в этом что-то неправильное, противоречащее всему тому человеческому, что в нас еще уцелело. Цирк-зоопарк, ведь тела наших товарищей это не гумус и не падаль, которую можно оставить на растерзание диким, вечно голодным тварям.

— Похоронить надо.

Слова Фомина оказались созвучными моим мыслям. Он стоял рядом. Лицо старосты Рынка казалось приобрело пепельно-серый оттенок. Широко открытыми, но пустыми глазами он глядел на труп своего человека.

— Наружу никто не пойдет! — категорично заявил Нестеров. — Скоро сюда зверье и без приманки сползаться станет.

— Его надо похоронить, — Фомин повторил это уже значительно тверже и громче, при этом в глазах его блеснула разгорающаяся ярость. Казалось, он вот-вот кинется на ненавистного, творящего святотатство милиционера.

— Похороним, обязательно похороним, — я не столько урегулировал конфликт, сколько выполнял свой долг перед погибшим товарищем.

— Где? Как? — Главный огляделся по сторонам.

— Вон, у подполковника спросите, — я кивнул в сторону приближающегося Загребельного.

— Вы чего встали? — на лице бывшего командира Красногорского спецназа было заглавными буквами написано нешуточное неудовольствие. — Ждете пока нас тут всех прикончат? А ну, разлетелись по периметру! Павел, дуй к сестре, я ее у пролома поставил. Майор, а ты…

— Нам Санька похоронить надо бы.

Фомин произнес это довольно тихо, но Леший сразу же заткнулся. Наверное подействовало это непривычно мягкое, сказанное словно о маленьком ребенке, «Санек», и тут же, как обухом по голове, как солью на рану «похоронить».

— Похоронить… — чекист поглядел на распростертое на грязном бетоне тело. — Что ж, давайте похороним. Бочек здесь навалом.

Если слова Загребельного у кого-то и вызвали удивление, то только не у меня. Я прекрасно помнил, как Андрюха как-то давно, еще в Красногорске сказал: «Железная бочка — это сейчас самый лучший гроб».

Почти целую минуту в воздухе висела мертвая тишина. Каждый понимал, что Леший предлагает что-то бесспорно разумное, но вместе с тем и противоестественное, отдающее жутковатым холодком. Бочка… Кто из нас хотел бы найти свое последнее пристанище в стальной бочке?

— Из бочки его не выколупают, — Леший ответил на полдюжины вопросительных взглядов. — А так сожрут, и следа не останется.

— Подполковник прав, — срочно требовалось сдвинуть дело с мертвой точки, побороть нерешительность людей. — Так что взяли, мужики.

Я наклонился и здоровой рукой уцепился за запястье мотострелка. Мне принялись помогать Нестеров, Главный и как ни странно Фомин. Банкир словно забыл о своей сломанной руке и тянул тело погибшего майора с каким-то тупым остервенением и обреченностью, будто сейчас это было самое главное, чуть ли не долг всей его жизни.

Леший и Пашка нас прикрывали. Но, слава богу, на этот раз их защита не понадобилась и погребальная процессия без проблем дотащилась до двух зеленых, кое-где взявшихся первой ржавчиной двухсотлитровых бочек, на которых были нарисованы весьма абстрактные ромашки. Андрюха сбил крышку с одной из них.

— Порядок, — он колупнул ножом слежавшуюся грязно-белую смесь. — Гранулы. То ли гербициды, то ли пестициды, то ли удобрения какие.

— Подойдет? — робко осведомился Пашка.

— Нам подойдет, а ему уже все равно, — Леший с каменным лицом еще раз поглядел на труп, поразмыслил чуток, а потом добавил: — Вот что, пожалуй разгрузку с него снимем… и ботинки тоже. Вещи хорошие, пригодятся. Вон Даниил Ипатиевич почти босой.

— Нет-нет, что вы, Андрей Кириллович, не надо, — старик протестующее замахал руками. — Я и так… Я привык.

— Нет надо! — Рявкнул в ответ Леший. — Нам жить надо! Вы даже себе представить не можете как надо! Майору эти вещи теперь точно ни к чему. А то что в крови, не беда. Высохнет, оботрется и обсыплется.

— Можно мне жилет? — не дожидаясь разрешения, Пашка присел и липнущими от крови пальцами стал расстегивать молнию на камуфлированном «Тарзане» мотострелка.

Разувать Петровича чекист не стал никого заставлять. Сделал все сам, ловко и быстро. Уже через пару минут Андрюха всучил вконец потерянному Серебрянцеву еще довольно неплохие берцы.

В этот самый момент со стороны пробитой БТРом дыры донесся выстрел. Мы все разом обернулись и резко вскинули оружие. Рефлексы у последних на Земле гомо сапиенсов, как не крути, будь здоров… развились, мать вашу!

На фоне мутного светлого пятна пролома темный силуэт моей подруги виднелся довольно четко. Лиза хотя и продолжала сквозь оптику «любоваться местными красотами», но особых признаком беспокойства не выказывала, а спустя несколько секунд даже махнула нам рукой, словно дала команду «Отбой!».

— Поторапливаться надо, — Леший не очень-то доверял этому неверному, обманчивому спокойствию.

Взявшись за горловину бочки, он приказал Нестерову:

— А ну, майор, подсоби.

Вместе они опрокинули тяжелую железную емкость, высыпали из нее порошок, после чего начали вниз ногами запихивать туда труп Петровича. Тот едва поместился, и милиционеру с чекистом пришлось потрудиться, чтобы крышку все же можно было закрыть. Однако, прежде чем это сделать, Леший в компании Пашки и Нестерова сходил за несколькими мешками строительной смеси, может шпаклевки для стен, а может пасты для керамической плитки. Само собой я не очень-то вчитывался в этикетки.

— Засыплем внутрь, — пояснил подполковник. — Труп начнет гнить, появится влага, и материал затвердеет. Вот тогда уже точно майора не всковырнут. Будет спать спокойно.

Мне много пришлось повидать на своем веку: улицы, заваленные тысячами гниющих трупов, дождь, темный от человеческого пепла, поля, засеянные ржавыми касками и автоматами, но при виде того как окровавленное лицо Петровича тонет в едком белом порошке, мне стало не по себе. Это мне, закаленному жизнью мужику, а вот на Пашку и старика Серебрянцева такое погребение произвело сильное впечатление. Оба они стояли белые как мел. Леший все это конечно же заметил, но ничего не сказал. Он закончил свою работу и как можно плотнее набил на бочку металлическую крышку.

— Все. Готово, — Андрюха отряхнул руки. — Если кто желает сказать прощальную речь, валяйте. Даю пятнадцать секунд.

Все угрюмо молчали, и тогда подполковник заговорил сам:

— Хоть в чем-то ему подфартило. Если уж и нам суждено… то… Короче, чтобы и о нас так позаботились.

От этих слов Пашку тут же стошнило. Стоявший рядом милиционер похлопал пацана по спине и, пытаясь, нет, совсем не поддержать и успокоить, а скорее привести в рабочее состояние, пробурчал:

— А ну, Орлов, отставить. Ты мужик или нет?

— Я все… Дядя Толя, я сейчас… — от властного голоса Нестерова мальчишка вздрогнул и начал спешно вытирать губы рукавом куртки.

— Так, похороны объявляются закрытыми. Поминок не будет, так что всем рассредоточиться.

Подполковник ФСБ думал, что поставил точку в траурной церемонии, но Пашка неожиданно спросил:

— А надпись?

— Какую еще, нахрен, надпись?! — Леший стал заводиться, и если бы не мой взгляд, определенно вызверился на мальчишку.

— На могилах всегда надписи делают. А то забудут, кто там лежит.

Сам того не понимая, пацан изрек очень важную, может даже главную для всех нас вещь. Если мы оставим здесь надпись, то не только сохраним память о майоре, а еще и подарим этому месту, да и пожалуй самим себе надежду. Какую надежду? Да ту самую, главную! Надежду, что сюда после нас кто-то придет, вспомнит, что мир спасен совсем не потому, что ему просто так крупно повезло, а потому, что мы не сдались, что мы боролись за него до конца.

— Краски и кисточки в соседнем ряду, — Анатолий Нестеров рукой показал на край выступающего из полумрака стеллажа. — Лучше эмаль или масляная.

— Я мигом! — не долго думая, Пашка рванул в указанную сторону.

— Стой! — пришлось остановить мальчишку. — Автомат держи двумя руками и не зевай.

— Ага! — пацан поднял свой «укорот» и стал красться как заправский коммандос в джунглях Латинской Америки.

— Там кого-то поставить надо, — майор милиции с подозрение поглядел в спину удаляющегося мальчугана. — Магазин длинный. Из темноты черти-кто может выскочить.

— Задание как раз для тебя, — я поглядел на Лешего, и тот согласно кивнул.

— Да я, собственно говоря, об этом и толкую, — Нестеров отстегнул от своего АКСа магазин, заглянул внутрь него, взвесил на ладони и, удовлетворенно кивнув, вставил назад в автомат. — Тогда пошел. А ты, Максим, давай решай что-то с машиной. Ночь уже не за горами. Если не получиться починить, надо будет срочно думать, как до утра дотянуть.

— Ясное дело, — я сразу же поглядел на покосившийся БТР. — Сейчас только доктор мне пальцы перемотает, и можно будет начинать.

На «доктора» Главный отреагировал странно. А может это не столько на «доктора», сколько на все то, свидетелем чего он стал в последний час. Ханх, не мигая, уставился мне в лицо и глядел так, словно старался прочесть все мои мысли, все чувства. От этого ощущения я даже поежился. Ей богу, не знал бы, что он простой человек…

Звук частых, приближающихся шагов отвлек мое внимание. Это бежал Пашка.

— Что стряслось? — шедший ему навстречу Нестеров насторожился.

— Я краску нашел! — мальчишка показал пол литровую жестняку и кисточку с длинной тонкой кучкой.

— Молодец, что нашел, — Анатолий опустил ствол Калаша.

— А что писать-то? — Пашка как раз поравнялся с милиционером, потому спросил именно у него.

— Что писать… — Нестеров пожал плечами. — Ну-у, как обычно. Фамилия, имя, отчество и дата, конечно.

— Хорошо, я напишу, — пообещал пацан, и в голосе его послышалось непреклонное, вовсе не детское желание отдать последний долг своему собрату по оружию. — А какая фамилия у товарища майора была?

— Это ты у его шефа спроси, — милиционер красноречиво кивнул в сторону Фомина.

Нестеров с Пашкой стояли от нас всего в пяти-шести шагах, так что по сути все мы являлись участниками этого разговора.

— Какая фамилия? — перевел взгляд на Фому и повторил вопрос мальчишка.

Староста Рынка помолчал немного, а потом угрюмо пробубнил:

— Не знаю я фамилию. По большей части Петровичем кликали, иногда Саньком.

После слов Фомы в воздухе повисла тяжелая пауза, которую вскоре оборвал раздраженный, злой, почти яростный полурык-полувздох пожилого милиционера:

— Тьфу ты! Что ж вы за люди такие?! — майор действительно плюнул на пол, развернулся и пошел в темноту.

Мы все поглядели ему вслед, а Пашка прокричал:

— Так что писать?

— Пиши вот что… — я ответил за милиционера. — Здесь лежит майор Александр Петрович. Погиб в бою за свободу Земли.

— А так правильно будет? — мальчишка глядел то на меня, то на исчезающего во мраке Нестерова. — Анатолий Иванович ведь сказал…

— Правильно. Не сомневайся, — неожиданно подал голос Главный. — Пиши, как полковник тебе сказал.

Я поглядел на ханха и понял, что в нем что-то изменилось. Что-то в глазах. Там появилось… Неужели одобрение, отцовская гордость за своих детей? Цирк-зоопарк, что ж ты, гад, раньше то… Почему не помог, не замолвил словечко? Неужели за столько-то лет так и не понял кто мы такие, чего стоим? Такой вопрос я конечно же ханху задавать не стал. Вместо этого подсунул ему под нос свою опухшую пятерню, лечи, мол.

Пока Главный пластырем приматывал к моему, на счастье всего одному, сломанному пальцу плоскую похожую на палочку от эскимо щепку, я наблюдал за Пашкой. Пацан старательно выводил красной краской: «Сдесь лежит…». Вот же, блин, грамотей! «Сдесь» — это же надо такое наваять!

Сперва, само собой, я хотел окликнуть «отличника», заставить его стереть надпись и переписать заново, но потом передумал. Пусть остаются ошибки. Это тоже память о нас, о мальчишке, который лучше стреляет, чем пишет, обо всем этом жутком времени, о нашем походе. Я глядел, как среди потертой, исцарапанной зелени и ржавых ромашек появляются все новые и новые красные буквы, и душу мою заливала смертная тоска. Все неправильно, все не так, как должно быть, и похороны, и могила, и цветы. Да только, возможно, у нас, у меня, у Пашки, у Лизы не будет даже этого.

Опубликовано 05.02.2012

Читать главу 15>>

Написать отзыв на книгу

Уважаемые читатели, здесь вы можете почитать рабочую версию романа. Полный текст можно скачать в форматах FB2, TXT, PDF по весьма скромной цене.