И НАСТАНЕТ ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Глава 16

Лобасты, те что ходили за золотом из кладовой Ганса, вернулись. Самородки они приволокли во вместительных корзинах. Глядя с какой легкостью замшелые старушки ворочают стокилограммовые плетеные из толстой лозы короба, я опасливо поежился. Вот это силища! Выходит, мои первые впечатления оказались далеко не беспочвенными. Лобасты действительно сильные, ловкие, жестокие, смертельно опасные бестии.

В жестокости старых ведьм пришлось убедиться уже через миг. Две уродливые голые старухи подскочили к первому из прикованных узников, тому самому грешнику без рук в заляпанном кровью спортивном костюме. Мужчина начал кричать от ужаса. Извиваясь ужом, он старался вырваться из чудовищных когтистых лап. Но куда там! Его схватили, без церемоний выдернули из ржавого ошейника и подтащили к самому краю моста.

Я так и знал, я так и думал! Переводя взгляд на мутную зловонную жижу у основания дамбы, меня передернуло. Вот так в преисподней избавляются от бесполезного человеческого материала. Просто и незатейливо. Топят в болоте как паршивых кутят. Да, но причем тут золото? Взгляд переметнулся к нагромождению корзин, возле которых несли неусыпную вахту остальные лобасты. Не понимаю. Может водяные ведьмы, теша свои звериные инстинкты, так развлекаются в перерывах между основной работой? Сразу вспомнились регочущие арбалетчики из пятого круга. Истязая несчастных грешников, они получали настоящее удовольствие. Может и здесь… может и лобасты трясутся от смеха, когда людей затягивает это гнилое болото?

Ну, а почему, спрашивается, от такого развлечения отказались старухи, притащившие сюда узников? Те ведь пришли без золота, а значит и времени у них имелось куда поболее. Нет, здесь что-то не то. Здесь что-то большее, чем убийство. Здесь какой-то ритуал. Колдовство. Магия проклятая.

Однако магического пока ничего не происходило. Лобасты держали у самого края дамбы уже потерявшего силы и желание сопротивляться человека. Они чего-то ждали. Но чего? Или может кого?

Когда из сумрака выступила огромная звериная тень, я понял, что верным оказался мой второй вопрос. Он. Анцыбал. Властитель гнили, вони и болотной нежити.

Зверь приближался не спеша. Его змеиная шкура лоснилась, его лапы оставляли мокрые следы. Без сомнения он уже побывал внизу. Наслаждался зловонной склизкой ванной? Скорее всего, нет. Скорее всего, творил одно из своих черных дел. Именно черных, ведь такая гадина и создана именно для этого, для мучений, ужаса и ненависти.

В отличие от моих товарищей я уже был готов ко встрече с Анцыбалом. А вот им стало явно не по себе. Не сговариваясь, и Сурнен, и Чен Фу начали сдавать назад. Не хватало еще, чтобы побежали! Изловчившись, я схватил их за руки. Сперва одного, а затем другого. Мой сигнал был неумолим и однозначен — сидите тихо и не рыпайтесь.

Как ни велик оказался страх моих компаньонов, но его ни в коей мере невозможно было сравнить с ужасом смертников там, внизу. Анцыбал шел мимо, разглядывая их, оценивая, как мясник оценивает свежую партию только что забитых молочных поросят. Это понимали все. И люди не выдерживали. Женщины падали без чувств, мужчины, те, что послабее, начинали извиваться, биться в истерике. Некоторые теряли разум и пытались зубами перегрызть толстую железную цепь. Одна пожилая женщина упала на колени и стала умолять о пощаде. Только все понапрасну, милосердие напрочь забыло дорогу в это проклятое место. Всех их ждал один жуткий конец.

Анцыбал подал знак и лобасты, державшие безрукого пленника, тут же швырнули его с моста вниз. Тело несчастного рухнуло в гнилое месиво практически без брызг и сразу погрузилось с головой. В нашем мире мужик наверняка был неплохим пловцом, так как, извиваясь всем телом, все-таки смог выкарабкаться на поверхность. Он не кричал, не звал на помощь, он просто остервенело барахтался в густом месиве, пытаясь не захлебнуться.

Я смотрел на бултыхающегося внизу человека и не понимал сути происходящего. Какой смысл топить мертвеца? Он же не утонет. Он же и под водой будет брыкаться до скончания веков. И может лет через сто узник таки найдет способ выбраться наружу, так и не доставшись рыбам на обед. Мысленно произнеся «рыбам на обед», я вздрогнул. Там, в болоте, плавали куски одежды… рванной в клочья одежды! Не значит ли это…

И тут я с ужасом различил множество огромных черных теней, поднимающихся из бездонной глубины гнилого омута. Человек все бултыхался и бултыхался, а длинные змееподобные силуэты все яснее и яснее проступали сквозь белесую болотную жижу. Они кружили вокруг обреченного, будто хотели создать водоворот, в котором беззащитное человеческое существо кануло бы навечно.

Но все оказалось не так. Все оказалось гораздо проще и страшнее. Самая большая черная гадина внезапно всплыла на поверхность. В призрачном свете подземелья стало отчетливо видно ее длинное, кольчатое как у червя тело. Да почему как? Это и был самый настоящий огромный извивающийся червь.

Без всяких охотничьих хитростей и уловок адское создание поползло навстречу своей жертве. Для примитивной безмозглой твари человек был не враг, не выслеживаемая желанная добыча, он был просто пищей, такой же, как навоз для червей, копошащихся в гниющей навозной куче. И вот именно это казалось ужаснее всего. Безжалостная, неумолимая, неотвратимая смерть. Ее невозможно отпугнуть, ей бесполезно сопротивляться, от нее нет сил убежать, ее можно лишь принять, как принимают каждый новый вздох или удар сердца.

Так и вышло. Заметив приближающуюся чудовищную тварь, мужчина перестал биться. Он в последний раз взглянул на угрюмый подземный мир и, завалившись на спину, стал огромными порциями заглатывать густую тягучую жижу. Он хотел утонуть, умереть до того, как его тело начнут рвать на куски. Бедолага, окутанный страхом и безысходностью, он позабыл, что это просто невозможно, что вокруг ад, и ему уготовлен совсем иной конец.

Достигнув жертвы, червь приподнялся из воды и широко разинул свою ужасную пасть — четыре лепестка огромного бутона, усеянных изнутри сотнями мелких, изогнутых как шипы, зубов. Один миг и шатер смерти полностью накрыл человеческую фигуру. Челюсти сомкнулись, и монстр грузно ушел в темную глубину.

Однако, на смену одному чудовищу из гниющего болота поднимались все новые и новые твари. Их становилось все больше, и скоро вся зловонная яма уже кишела черными извивающимися телами. То там, то тут расцветали смертоносные цветки разинутых пастей. Слышалось шипение, и в воздух взлетали фонтаны парящей ядовитой слюны. Разъяренные чудовища неистово требовали свежего мяса.

Анцыбал ждал именно этого момента. Удовлетворенно зарычав, он впервые выдавил из себя что-то похожее на человеческое слово:

Хорошо-о-о!

Затем он повернулся к лобастам и приказал:

— Начинайте. Делайте все, как и прежде.

Ведьмы хищно зашипели и стремглав кинулись исполнять приказ своего повелителя. Сейчас они начнут бросать пленников, и болото внизу превратиться в место кровавого пира. Представив эту картину, я весь похолодел. Но этот холод превратился в морозную стужу, когда стало понятно, что не все так просто.

Лобасты отстегнули еще двух приговоренных, женщину в рванных красных лохмотьях и калеку солдата с оторванной по локоть рукой. Их подтащили к краю, но вниз сбрасывать не стали. Людей повалили на спины. Каждого из смертников держали по две ведьмы, одна за руки, другая за ноги. Еще две лобасты подтянули к месту расправы пару наполненных золотом корзин.

Что будет дальше? Мне было жутко и страшно, но отвести взгляд я не мог. И не только потому, что должен был знать. Чудовищная магия всего происходящего парализовала, заворожила меня, превратив в неподвижного каменного истукана. И я смотрел… смотрел вылезшим из орбиты единственным глазом.

В руках у ведьм блеснули отточенные ножи. Откуда они их взяли, я так и не понял, наверняка вытянули все из тех же корзин. Длинные острые лезвия мелькнули как молнии, и угрюмые серые камни моста окрасились алой кровью. Люди корчились и орали от невыносимой боли, а им хладнокровно вспарывали животы. Выпотрошив приговоренных словно индеек, лобасты тут же начали набивать их золотыми самородками. Ведьмы трудились до тех пор, пока люди не стали походить на наполненные до краев мешки с картошкой. Только после этого смертников поволокли к пропасти.

Лобасты дождались, пока один из червей широко разинет свою пасть, а затем кинули тело женщины прямо туда. Спустя мгновение солдат полетел в глотку другой ненасытной твари.

Не в силах более выносить это жуткое, кровавое зрелище, я уткнул голову в руки.

Наша троица брела в полном молчании. Теперь пошатывался не только я, ноги заплетались у всех. На душе муторно горько и беспросветно. Событие, свидетелями которого мы стали, сломило нас, вытянуло всю силу, волю и энергию. И теперь по бесконечным подземельям ползли три бестелесных неодушевленных призрака.

— На нем кровь… на нем всегда кровь.

Негромкие слова Чен Фу стали первыми звуками, которые я услышал за последние полчаса, а то и час. Эхо подземелья подхватило их и зашипело из всех темных потаенных углов: кровь… кровь… кровь…

— Золото клеймено кровью, начиная с самого своего сотворения,— Сурен думал о том же.

— Кто мог представить, что правда столь ужасна и жестока,— китаец слушал только самого себя.— Мы восхищаемся им, ценим, гордимся. Все эти драгоценные безделушки на витринах ювелирных магазинов, блеск дворцов, великолепие храмов… А выходит все наоборот. Все это ложь. Все это истинный лик смерти.

Смерть… вновь повторил вездесущий голос туннеля.

— Да… — мой друг поежился и понизил голос.— Кто бы мог подумать, что золото приходит в наш мир таким грязным, чудовищным способом. Получается, черви заглатывают его вместе с человеческим мясом, а когда уходят отсюда, из девятого круга, то уносят с собой и то и другое. Где-то там, на стыке миров, мерзкие твари испражняются, и вся эта золотая дрянь вместе с дерьмом остается ждать, пока свихнувшееся от алчности человечество ее не откапает.

Дойдя до этого места, Лусинян судорожно изогнулся, отчаянно борясь с приступом тошноты. Сглотнул, продышался, отплевался и изменившимся сиплым голосом подытожил:

— Выходит на нем… на золоте этом дрянном, не только кровь, на нем еще и порядочный слой дерьма.

Слова Сурена вызвали в моей голове зловещее видение. Гигантские черви, обернувшись призраками, упрямо ползли через шахты, туннели, станции метро, подземные переходы и даже через подвалы обычных жилых домов. Их кольчатые тела, отчетливо различимые в темноте, превращались в туман при первом проблеске света. Но везде, абсолютно везде, где только они побывали, оставалась скользкая, жирная, коричневатая, словно ржавая влага. Люди думают, что это застоявшаяся, загнившая грунтовая вода. А вот я не уверен… теперь я ни в чем не уверен.

Продолжением отвратительной галлюцинации стал мой злобный шепот:

— Как ни крути, но для нас такой способ не годится. Не хочу я вернуться домой в виде зловонной каши.

— Нам не вырваться.

Чен Фу похоже больше не верил в спасение. Чувствовалось, что он готов прекратить борьбу и отдаться на волю властителей тьмы. А там хоть смерть от рук соседа каннибала, хоть зловонная болотная жижа, хоть пасти прожорливых червей, все едино.

— Но ведь еще остается план «Б»! — я вспомнил о призрачной надежде выторговать жизнь путем переговоров с самим Дьяволом.

— План «Б»? — Сурен развел руками, приглашая взглянуть на окружающее нас мрачное подземелье.— Леха, погляди вокруг, где мы, а где седьмой круг? И я еще не говорю о схватке с охранниками, о способе выплеснуть свинец и о многом-многом другом.

Что тут сказать? Аргументы весомые, убийственные я бы сказал. И дорога наверх, и неминуемая драка с циклопами, и даже возможно новая встреча с моим разлюбезным другом Велиалом. Все это сложно, практически невыполнимо, но ведь и награда за победу будет сказочная, невероятная, неописуемая… За победу нам даруется жизнь.

— Часов десять у меня еще есть,— произнес я задумчиво.— Можно попробовать.

— У тебя-то есть, а мы? Ради чего боремся мы?!

У Лусиняна явно сдавали нервы. Оно и понятно. После всего того, что мы прошли, что мы видели…

— Умолкни! Чего орешь!

Я прислушался к непонятным зловещим шорохам бесконечной штольни. Вроде, ничего опасного. Вдалеке что-то ухает, скрежещет, но так было и раньше. Звуки не становились громче и не приближались.

Слегка успокоившись, я продырявил Сурена суровым укоризненным взглядом. Вот так и начинается бунт на корабле. И у капитана есть только два выхода: либо подавить его с помощью грубой силы, либо использовать мощь своего авторитета. О первом варианте я не хотел и думать, а вот второй… Да, пожалуй, я знаю как следовать по второму пути.

— Реинкарнация,— произнес я уверенно, хотя на самом деле уверенности у меня не было ни на грош. Скорее просто мысли, безумные фантастические идеи, которые приходили в голову в те редкие минуты относительного затишья, когда меня не хотели напугать, пнуть, проучить или сожрать. В те минуты, когда я оставался наедине сам с собой.

— Причем тут реинкарнация? — моих компаньонов заинтересовало произнесенное мной понятие. Они чувствовали, что в нем что-то есть. Им лишь не хватало самой малости, легкого толчка, чтобы наступило то самое прозрение.

— Переселение душ,— помог им я.— На земле есть такое понятие. А откуда оно взялось? Наши души плотно засели в аду, чьи-то блаженствуют на небесах, а откуда, спрашивается, берутся те, которые переселяются? Вот ведь в чем вопрос?

— И откуда? — с недоверием поинтересовался Чен Фу.

— Я полагаю, что это и есть беглецы, те, которым удалось покинуть загробный мир. Их тела давным-давно сожрало неумолимое время. Вот эти души и подыскивают себе новые телесные оболочки.

— Тела еще не рожденных младенцев,— по лицу Сурена было видно, что он что-то об этом слышал, может читал.

— Не знаю, не силен я в оккультизме. Может, и в младенцев, может, в других людей, а может даже и в животных.

— Не хотелось бы в животное,— мой друг болезненно скривился.— Животные, они ведь создания неразумные, не мыслят, не вспоминают и почти ничего не помнят.— Тут голос Сурена дрогнул.— А мне надо помнить, непременно надо помнить… многое и многих.

Пока он говорил, я внимательно смотрел другу в лицо. И будь я проклят, ели ошибся, если не заметил, как в уголках глаз у него блеснули слезы.

— А вот мне все равно,— обреченно вздохнул Чен.— Хоть в собаку паршивую или в бомжа бездомного. Важно, что меня уже не будет здесь. Еще долго не будет… Может, даже никогда.

— Леха, а ты и впрямь думаешь, что и мы с Ченом тоже можем стать именно вот такими счастливчиками? — с надеждой в голосе спросил Сурен.

— А почему нет? — я возмутился, будто обиженный недоверием.— Только мне не нравится слово «счастливчик». «Счастливчик» это кто? Тот, кому все дается легко, само собой, словно с небес падает. Нам же никто ничего не посулит и не подарит, нам придется все делать самим, драться за все когтями и зубами. Вот поэтому я предпочитаю имя воин, борец, бунтарь, человек, восставший против всего этого проклятого мира.

— Так чего же мы тут стоим? — инженер завертелся волчком.— Нам надо быстрей… Нам надо туда…

Мы только что остановились у темного подземного перекрестка. Два туннеля пересекались практически под прямым углом, ставя перед нами задачку с тремя неизвестными. Чен Фу почему-то решил, что знает ответ и стремглав кинулся в правый более широкий проход.

— Стой! Ты куда? — я зашипел на нетерпеливого китайца.

Тот притормозил.

— Нам туда. Там выход, там кладовые.

— Почему именно там? Откуда ты знаешь что там?

— Я чувствую,— Чена переполняла взявшаяся неведомо откуда уверенность.

Чувства это дело хорошее, но только не в диггерстве. Диггеры всегда руководствуются разумом и здравым смыслом.

— Ладно, хочешь идти туда, иди. Я же пойду прямо. Ты, Сурен, налево. Разделимся. Так больше шансов. Делаем примерно по двести шагов, затем возвращаемся сюда. Обменяемся наблюдениями и выясним, куда же нам все-таки направится. Только я вас прошу, я вам приказываю, двигайтесь тихо и аккуратно, так, чтобы в случае чего врага первым заметили вы, а не он вас.

На том и порешили. Пожали друг другу руки и разошлись. Ну, это кто пошел, а кто поковылял, опираясь на гладкую, как будто отшлифованную водным потоком стену. Однако боль это не то, что меня теперь волновало, было кое-что и более мерзопакостное.

Стоило мне остаться одному, как где-то в глубине души раздался тихий зловещий шепот. Это страх, я сразу узнал его. И он не пришел совсем не сейчас, он был со мной всегда. Просто раньше я его плохо слышал. Это леденящее змеиное шипение заглушали живые голоса моих друзей. Они не давали страху вылезти из своей темной норы, расправить сумрачные драконьи крылья, завладеть моими инстинктами и моим разумом. Но сейчас я остался один, совсем один, и страх начал свою жестокую, не прекращающуюся ни на мгновение, пытку.

Первые полсотни шагов я еще хорохорился. Память о том, что где-то рядом находятся верные проверенные товарищи, помогала, поддерживала, вселяла уверенность и оптимизм. Только вот за барьером пятидесяти шагов все эти замечательные качества почему-то вдруг резко пошли на убыль. Уже к сотому шагу я трясся словно осиновый лист на осеннем ветру, и этот ветер был самым лютым ветром во вселенной.

Мне было не только страшно, но и невыносимо одиноко. Мысль о гибели в этом кошмарном подземелье усугублялась осознанием того, что никто и никогда не узнает правды. О катастрофе «Жокея», о черном ледяном океане, об аде, о моих мучениях, о моей борьбе. Ни-че-го! Был человек и сплыл, исчез, пропал, испарился. И мир забудет его, забудет без грусти, без жалости, без слез. Слез? Да, Глебов, уж чего-чего, а слез ты точно не дождешься. Некому по тебе плакать. Нет той женщины, которая вздохнет и вспомнит. Единственная, кто пообещала «я буду помнить», была… Конечно, точно, это была Диона.

Образ львицы сам собой всплыл в моем сознании, и не столько образ, сколько ее глаза — большие, желтые, очерченные тоненькой черной обводкой. Они глядели на меня печально и вместе с тем преданно, почти с обожанием… ну, прямо по-человечески. И засела в них совсем не грусть тысячелетий, в них догорала тоска, настоящая тоска по близкому существу. Да, Диона, я тоже буду помнить тебя. Обещаю. И это еще один повод выбраться отсюда.

Видимость как и прежде оставалась на уровне четырех-пяти шагов. И эти пять шагов, ранее казавшиеся благом, сейчас стали настоящим проклятьем. Невозможно было отделаться от ощущения, что вот сейчас, всего через одно мгновение из фосфоресцирующего марева туннеля покажется огромная оскаленная пасть. И уже нельзя будет сделать ничего, даже увернуться, даже занести для удара ледоруб. Пять шагов это очень мало, пять шагов это ничто!

«Нет, Кириллович, ты это брось! — в конце концов сказал я себе.— Ты зачем сюда поперся? Чтобы потрепать себе нервы? Нашел тоже аттракцион! А ну выбрось дурь из башки и иди! Ищи то, за чем пошел! Ищи выход».

Я потряс головой, пытаясь избавиться от кошмарных видений и страхов, которые как стая огромных голодных комаров кружились и липли ко мне со всех сторон. Искать, я должен искать! А как же искать, когда вокруг ни черта не видно? Только стена под рукой, низкий потолок да гладкий сырой пол. Хреновый из тебя следопыт, Алексей Кириллович. Стены, пол, потолок — они ведь могут рассказать очень о многом, надо только научиться смотреть.

Пристыженный, я задрал голову, благо теперь с раздробленными шейными позвонками это делалось очень легко. Голова сама собой завалилась назад, стоило только ослабить шейные мышцы. Это было больно, очень больно, но как иначе взглянуть вверх?

Стараясь позабыть о муках телесных, я упорно фокусировал взгляд на потолке. До низкого каменного свода можно было дотянуться рукой. Конечно, у Чен Фу такой фокус вряд ли выйдет, зато я вполне мог это сделать. Вот тут я и сделал неожиданное открытие. Черт побери, а ведь он сужается, туннель этот проклятущий! Входил я под высокую, будто крепостные ворота арку, а сейчас это гараж для чахлого жигуленка в одном из многочисленных советских автокооперативов. Пожалуй здесь и Анцыбал будет чувствовать себя селедкой, накрепко зажатой в тесной консервной банке. Мысль о том, что этот туннель вряд ли можно причислить к излюбленным местам прогулок властителя девятого круга, меня значительно подбодрила. Значит наша с ним встреча пока откладывается. Это хорошо, очень хорошо! Страх и тревога сразу ослабили свою хватку, от чего и КПД моего мозга резко возрос.

Наверняка именно поэтому я и стал замечать то, что скрывалось от моих глаз ранее. На потолке серая с рыжими светящимися подпалинами порода выглядела как-то не так. Чем-то она отличалась от точно такой же породы стен. Но только вот чем? Поблекла она что ли, потемнела, покрылась нагаром, каким обычно покрывается потолок вокруг непрерывно горящей электрической лампочки?

А ну, погоди-ка! Я поднял руку и провел по потолку. На моих пальцах осталось черное, растираемое в пыль вещество. И впрямь сажа. Я чисто автоматически вытер руки о штаны, не переставая удивленно таращится вверх. Откуда тут сажа? Тут что, бывает огонь? С факелами тут что ли ходят? И в этот миг я вспомнил. Одинокий факел возле распахнутой настежь потайной двери. Грузная жабаподобная фигура на фоне огромной кучи сверкающего золота. Жиль! Только Жиль здесь пользуется настоящим огнем! Анцыбал без сомнения видит в темноте, лобасты накалывают на палки светящихся личинок, и только неповоротливый трудолюбивый ремесленник все жжет и жжет капающие смоляные факела.

Стремясь проверить свою догадку, я тут же опустился на колени. Теперь голову пришлось перекинуть вперед, и она с омерзительным хрустом уткнулась подбородком в грудь. Ничего, мы еще и не такое вытерпим! Мы еще посмотрим кто тут кого! Превозмогая боль, я шарил по скользкому словно в тюремном каземате полу. Туннелем часто пользовались, это стало понятно сразу. Камень посередине был истерт намного сильнее, на нем практически не было солевых наплывов и островков серо-черной плесени. Если напрячь зрение и приглядеться к плотной мутной пелене впереди, то и впрямь начинаешь видеть узкую белесую тропинку. Или это мне только казалось?

Решив не тратить время на пустые эксперименты, я принялся искать главную улику — следы смолы, капавшей с факела Жиля. Они нашлись и очень быстро. Причем нашлись с двух сторон от вытоптанной тропы. Из этого я сделал вывод, что наш знакомый ремесленник ходил здесь в двух направлениях, туда и обратно. И что из этого следует? А следует то, что я стоял на одном из его обычных маршрутов, наверняка ведущих к той самой мастерской, в которой изготовлялся весь рабочий инструмент нижних уровней.

Найти прибежище Жиля — это несомненная удача! Пока я не знал, что сие нам даст, но, по крайней мере, теперь мы могли рассчитывать хотя бы на одного нового союзника. Ладно, пусть не союзника, но советчика, доброжелателя, на существо, которое в противоположность всему этому враждебному миру не желало нашей смерти.

Теперь-то я знал, какой из туннелей следует выбрать. Если мои товарищи не найдут чего-то более важного, мы пойдем искать Жиля. Приняв такое решение, я не стал утруждать себя дальнейшими исследованиями, не в том я состоянии, чтобы получать удовольствие от пеших прогулок. Развернулся и поплелся назад.

Когда дотащился до перекрестка, Сурен был уже там. Он сидел на полу, привалившись к стене, и задумчиво глядел в пустоту перед собой. Чен Фу пока не вернулся.

Возникшая пауза оказалась весьма кстати. Наконец можно было слегка передохнуть и одновременно с этим подготовиться к предстоящим, ох каким непростым, испытаниям. Поблагодарив бога за минуты передышки, я тяжело опустился рядом с другом.

— Ну, что там у тебя? — кряхтя, я стал сматывать со своей шеи ослабевшие, растрепавшиеся бинты.

— Далеко не ходил. Туннель резко ныряет вниз, а значит это совсем не тот путь, который мы искали. Кладовые ведь расположены на уровень выше.

— Резонно,— кивнуть я не смог, просто не было сил оторвать голову от стены, от такой комфортной и желанной опоры.

— А ты как сходил? — Сурен покосился в сторону прохода, из которого я только что появился.

— По этому туннелю частенько прогуливается Жиль. Полагаю, что нам следует его разыскать.

— Да,— согласился Лусинян.— Этот тип тут все наизусть знает, может чем и поможет.

— Может и поможет… но сейчас лучше помоги мне ты,— я протянул другу рулон грязных полосатых тряпок.— На вот, перетяни заново. Да потуже, а то башка уже совсем не держится.

Сурен взял его и принялся старательно бинтовать мою кривую, а в том, что она кривая я был уверен даже и без зеркала, шею. Он затянул повязку так, что в первые мгновения мне стало тяжело дышать, а голос превратился в сипение пробитой газовой трубы.

— Ослабить? — подводник с подозрением оценил мое лицо, хватающее воздух широко открытым ртом.

— Нормально. Главное, чтобы держало. А дышать… дышать я как-нибудь приспособлюсь. Покойничек все-таки, а покойнику много воздуха не надо, даже вредно.

— Как знаешь,— Сурен вновь уселся на пол рядом.

Повязка, конечно, душила, однако голову я теперь держал намного уверенней. Это радует. Недостаток воздуха — ничто по сравнению с возможностью уверенно глядеть по сторонам, а стало быть защищаться и нападать. Нападать… да, точно… нам уже пора. Время не ждет!

— Черт побери, куда же подевался Чен? — я промямлил это тихо и растянуто, словно вот-вот был готов заснуть.— Нам пора идти.

— Не волнуйся. Придет. Это мы с тобой раньше управились, а наш добросовестный компаньон пока двести шагов не отсчитает, ни за что не повернет назад. А еще своим пытливым инженерным умом прикинет, что китайские шаги куда короче русских, твоих к примеру. А, значит, и разведал он меньше других. Именно поэтому может и накинуть шагов так с полсотни.

— Угу,— я сподобился лишь на этот нечленораздельный звук.

Господи, как я устал! Израненное изувеченное тело отказывалось не то, что идти, оно сопротивлялось даже малейшей попытке пошевелиться. Была бы возможность, я бы так и сидел, облокотившись о стену. Сидел бы день, два, три, и не надо мне никакой постели. Мне бы вполне хватило этого нежного, ласкающего затылок камня.

— Слушай, Алешка,— голос Сурена выдернул меня из сладкой неги дурманящего покоя,— я вот все думаю, а как там будет, на земле… Я их найду?

— Кого?

— Лиду, девочек. Если я буду в другом облике, в другом теле, то как? Как вспомнить? Как узнать?

Вот это вопрос! Кто же знает на него ответ? Я по крайней мере уж точно не знаю. Может быть они… беглецы, бросившие вызов самому Дьяволу еще до нас. Но они не ответят, они далеко. Я уже совсем собирался пожать плечами и произнести удрученное «Не знаю», как вдруг в голове зазвучал голос. Тихий и печальный он нашептывал слова, которых еще мгновения назад в моем мозгу просто не было, точно не было.

Что это? Подобное лучу солнца внезапное просветление? Или глас свыше? А может во мне самом живет чья-то одинокая потерянная душа, и вот сейчас она пробудилась и делится своей самой сокровенной тайной? Или мне на помощь пришли наши собратья, о которых я думал, и к которым взывал — те самые беглецы? А почему мне? Зачем мне? Это Сурену… это ему позарез нужен их совет! С удивлением вслушиваясь в свои собственные слова, не веря в то, что происходит, я вдруг заговорил:

— Надо верить, просто надо верить. До самого последнего вздоха, до мига, когда ты потеряешь ощущение самого себя, ты должен верить в вашу встречу, вспоминать жену и детей. В поисках своих близких ты пройдешь долгий путь, но не свернешь и не заплутаешь. Чувства будут неизменно подсказывать тебе, вести тебя до того самого момента, пока путь не будет пройден. И тогда вы встретитесь. Может ты не сможешь узнать их, а они не будут узнавать тебя. Но вам будет хорошо, так хорошо рядом, что вы больше никогда не захотите расстаться. И вы не расстанетесь.

— Спасибо,— прошептал Сурен, и я почувствовал, как с его души свалился огромный, невыносимо тяжелый камень.

Камень наверняка упал бы и с моей души тоже, если бы я знал, что все сказанное правда. Не верю я в наитие, и потусторонние голоса тоже, хоть убейте, не верю. Слова, услышанные не с помощью дребезжания барабанных перепонок, не могут иметь реальной жизненной основы, за ними ничего не стоит, только мое воображение, моя фантазия, желание успокоить и утешить друга. Вот если бы мне кто-то рассказал, если бы я услышал…

И я действительно услышал! Нет, это не было тихое нашептывание, это был дикий душераздирающий крик. Звучал он издалека, но даже расстояние не смягчало, не сглаживало весь ужас, наполнявший предсмертный вопль человека.

В долю секунды мы оказались на ногах.

— Где это? — мой взгляд метался от туннеля к туннелю.

— Там,— не задумываясь, Сурен указал на проход, в который ушел Чен Фу.

— Думаешь это он? — у меня заныло, защемило сердце.

— По крику не разберешь.

Мой друг шагнул в туннель навстречу звуку, и я последовал за ним. Внутри слышно лучше. Звук не рассеивается в закоулках перекрестка, а наоборот, усиленный эхом, становится более громким и различимым. И вот тогда-то мы и услышали это… Перемешиваясь с истошными воплями, из угрюмого туннеля снова и снова доносилось слово… одно-единственное слово — «Бегите… бегите… бегите!»

Других доказательств не требовалось. Чена схватили, Чен попался, Чену не вырваться, Чену конец! В подтверждение самых худших, самых жутких страхов туннель вдруг содрогнулся от необычайно громкого и резкого вскрика. Затем все стихло. Гробовая, невыносимая, убийственная тишина.

— Ходу, Леха, ходу! — Сурен первый пришел в себя.

— Да… конечно… уже иду,— ответил я, продолжая стоять на месте.

Страшная участь, которая постигла нашего товарища, ошеломила меня. За последние дни я видел множество чудовищных вещей, издевательств, пыток. И всегда человек оказывался один на один со своими мучителями. Никто и никогда не приходил ему на помощь и не становился на его защиту. Таков уж адский порядок и закон — каждый за себя. Вмешавшийся неминуемо разделит участь своего товарища. И страх заставлял людей молчать, боязливо прятать глаза, когда рядом творилось очередное зверство.

Но Чен, совсем не какой-то там мускулистый античный герой, а маленький худосочный китаец нашел в себе силы и нарушил этот закон. В самый последний миг своей жизни он думал не о себе, он думал о нас. И это правильно, это нормально, это естественно для многих тысяч и тысяч людей из нашего мира. Почему же, попадая сюда, они меняются? Почему не держатся вместе, почему не дадут отпор этим, повылазившим из банок с формалином, экспонатам кунсткамеры? Не понимаю!

— Чего ж ты все стоишь?! — Сурен как коршун вцепился в мое плечо и начал его отчаянно трясти.— Они же сейчас придут. Они же речь человеческую понимают. А Чен… он ведь кричал… кричал «Уходите!». И это означает, что он не один. Они ведь поймут и кинутся искать.

А ведь Сурен прав! Я вмиг сбросил с себя оцепенение.

— Туда,— я указал на туннель, в который ходил на разведку.— Только тихо, у наших преследователей может оказаться тонкий слух, как и у большинства тварей, обитающих в темноте.

Не шуметь оказалось невероятно сложно, ведь мы бежали. Шлепанье босых ног Сурена казалось едва различимым шелестом легкого ветерка по сравнению с громовыми раскатами, которые производили мои башмаки. Я уже подумывал а не снять ли их, да передумал. Нет времени, а кроме того лучше все-таки быть обутым, мало ли через что придется бежать и кого пинать. Вот Ганса я наверняка и не завалил бы, не окажись у меня на ногах тяжелых рабочих ботинок с несминаемыми металлическими носками.

С каждым шагом напряжение росло. Мне уже начало казаться, что позади появилось знакомое голубоватое свечение, которое колышется в такт галопа разъяренных, жаждущих крови бестий. Из последних сил я поддал ходу. Быстрее вперед! Нужно успеть, нужно добраться! А куда успеть? Куда добраться? Что там впереди? Новый, еще один туннель? А может тупик? А может дверь и она как назло заперта? Вот тогда конец! Мы окажемся в ловушке и нас настигнут, причем настигнут уже через несколько минут.

Я с такой ясностью представил себе последние мгновения нашей жизни, что стало жутко. Вот, объятые ужасом, паникой и безумием мы бьемся в окованные железом доски, оставляем кровавые отпечатки, ломаем зубы, ногти и кричим… кричим… кричим. 

Когда из темноты вынырнула грубая деревянная дверь, я и впрямь чуть не завопил от страха. Она была точно такой, как в моем кошмаре. Невозможно! Немыслимо! Мистика! Наваждение! Выходит, мои видения вещие и наш конец уже близок и неминуем. Руководствуясь скорее отчаянием, чем желанием проверить, действительно ли дверь заперта, я со всего размаху впечатался в плохо оструганные доски.

О чудо, дверь поддалась. Слегка скрипнув на массивных кованых петлях, она распахнулась, выплескивая в туннель поток яркого желтого света. Рука инстинктивно потянулась к болтающемуся на шее кусочку пластика, да так и замерла, не проделав и половины пути. Это был не блеск золота, это был живой свет трепещущихся на сквозняке огненных языков.

— Как, это опять вы? — знакомый скрежещущий голос вывел нас из оцепенения.

Жиль стоял возле круглого точильного камня, который еще вертелся, но, лишенный вращающегося усилия, быстро останавливался. Ремесленник смотрел на нас выпученными от удивления глазами, как будто стал свидетелем невиданного события.

— Дверь, Сурен! Давай скорее запрем дверь!

Я проигнорировал вопрос хозяина мастерской и, едва переступив порог, стал сооружать баррикаду между нами и преследователями. Засов на двери имелся, но уж очень слабый, щеколда, а не засов. Такой не выдержит даже хорошего удара плечом, не то что натиска озлобленной разъяренной нечисти. Именно поэтому я указал другу на какой-то примитивный станок со множеством железных щеточек и колесиков. Неоспоримым достоинством этого агрегата являлась громоздкая и наверняка тяжелая железная станина. Обменявшись кивками, мы с другом тут же начали подтягивать станок к двери.

— Что вы делаете? — Жиль с ужасом смотрел на двух сумасшедших пришельцев, которые с усердием разрушали его тихий уютный мирок.

Мобилизовав все внутренние резервы, собрав последние силы, нам все-таки удалось дотащить машину до входа. Когда зловещего вида механизм надежно подпер входную дверь, мы наконец смогли перевести дух и осмотреться.

Мастерская Жиля по размерам напоминала небольшой спортивный зал, такой как чаще всего сооружают в обычных городских школах. Освещалась она дюжиной незамысловатых напольных светильников. Из небольшого бочонка, наполненного, скорее всего маслом, торчал длинный, похожий на клаксон раструб. Именно в этой железной воронке и находился фитиль. Коптящее пламя поднималось сантиметров на двадцать и, естественно, не очень-то способствовало хорошему освещению. Тут трудолюбивому ремесленнику ничего не оставалось, как качество компенсировать количеством. Именно поэтому светильники в мастерской горели через каждые три-четыре метра, образуя вдоль стен целые шеренги синхронно кивающих огоньков.

Оборудования Жиль наизобретал море, целое море! Однако, понять что здесь к чему и как работает казалось просто невозможным. Я не нашел ни одного устройства хотя бы отдаленно напоминающего знакомые мне металлообрабатывающие станки. По всей видимости техническая мысль Жиля не походила на идеи людей, точно также, как не походил на них и его внешний облик.

— Зачем вы пришли? — ремесленник оправился от растерянности, вызванной нашим вторжением.

— Мы ищем дорогу назад, нам нужно вернуться,— без предисловий выпалил я.

— Вы хотите опять рубить золото? — Жиль по-своему интерпретировал мой ответ.

— Ага! Страстно хотим. Больше всего на свете.

— Понимаю,— жабоподобное существо закрыло свои огромные выпученные глаза и тихо прошептало.— Бедные, бедные люди.

Услышав таки речи, мы с Суреном переглянулись. Выходит, Жиль и вправду сочувствует людям, и наверняка изделия свои он конструирует не для какой-то там злой или корыстной цели, а как раз для того, чтобы помочь, облегчить тяжкий труд каторжников. Но раз так, то он не откажет и нам.

— Жиль, ты можешь показать дорогу? — Сурен выдернул ремесленника из прострации, в которую тот неожиданно угодил.

— Дорогу? Ах, да. Это несложно. Вернитесь в туннель, из которого пришли и поверните…

— Нет, это нам не годится,— я не дал хозяину мастерской договорить.— Там лобасты. Они ищут нас. Поэтому нужен другой путь. Может тут есть запасной ход?

— Запасной? — Жиль задумался.— Я уже несколько сотен лет хожу только этим. Но давайте посмотрим. 

Махнув нам лапой, он повернулся и пошлепал в сторону большого то ли стола, то ли верстака, который находился у противоположной стены. Два раза приглашать нас не пришлось. Мы лишь еще раз проверили насколько надежно заперта дверь и тут же кинулись вслед за неуклюжим изобретателем.

Приблизившись к рабочему месту Жиля, мы остановились как вкопанные. Мозаичное панно, которое висело над столом, вблизи вдруг оказалось двумя десятками выцветших помятых открыток, журнальных вырезок и фотографий. Вот Эйфелева башня, вот рассекающий волны белый круизный лайнер, вот симпатичная девушка с наслаждением кусающая мороженное «Nestle», а вот стопроцентно семейная фотография — мужчина и женщина на фоне старенького красного «Ситроена» весело машут фотографу.

— Что это? — прошептал Сурен и, словно не веря своим глазам, провел рукой по глянцевым листкам бумаги.

— Тебе тоже нравится? — Жиль оторвался от сортировки каких-то пергаментов и с гордостью посмотрел на моего друга.

— Как давно я этого не видел,— прошептал Сурен.— Откуда здесь это чудо?

— Я же говорил, демоны приносят,— Жиль поднял голову к потолку.— Оттуда… сверху. Знают, что мне нравится, вот и подбирают на проклятых кораблях. Не просто так, конечно. Демоны просто так и пальцем не шелохнут. Меняемся мы или ремонтирую я что-нибудь для них. Вот, к примеру, вчера Ксафан вот эти огнеметы притащил.— Мастер придвинул к нам небольшую деревянную коробку, в которой лежало по меньшей мере десятка полтора разнообразных цилиндриков и параллелепипедов.— Любит Ксафан их. Почини, говорит, если сможешь. Эти то я починил. В них камешки искрящие стерлись, а другие, те, в которых жидкость горящая закончилась, не смог. Нет у меня такой жидкости, вот незадача.— Ремесленник сокрушенно покачал головой, но затем приободрился.— Ну, да не беда, и этих хватит. За них Ксафан обещал мне большую картинку принести. Говорит, на ней город нарисован, большой город, красивый, яркий, светлый. Мечта у меня есть. Вот бы посмотреть на весь мир, тот, что снаружи. Хоть бы чуток, хоть бы одним глазком.

Я слушал это странное существо и поигрывал в руке угловатой, отполированной до блеска коробочкой — старенькой, еще бензиновой зажигалкой. Ха-ха, огнемет…! Я щелкнул крышкой и с тоской поглядел на вспыхнувший маленький огонек. Эх, был бы у меня настоящий огнемет!

Однако, не только оружие занимало мои мысли. Я думал еще и о Жиле. Он тоже хочет вырваться, он тоже хочет туда… к свету и солнцу, голубому небу и пению птиц. Странное желание для существа, рожденного в глубинах ада. А может, нет? Может он, как и мы, узник, низвергнутый в мрачное подземелье еще в давние библейские времена? Только сейчас я подумал, что ничего не знаю о Жиле. Кто он? Что он? Спрашивать в лоб? А вдруг обидится или того хуже затянет свою долгую историю, так что не остановить. И это в то самое время, когда дорога каждая секунда.

— Жиль, а ты раньше никогда не бывал наверху? — Сурен умело вышел из затруднительного положения.

— Нет, что ты? — ремесленник вздохнул, и этот вздох в его исполнении прозвучал как бульканье.— Я гомункул, рожден здесь, и здесь же останусь до скончания веков.

В его словах прозвучало столько тоски и боли, что у меня сжалось сердце. Захотелось похлопать это нелепое создание по покатой спине, произнести слова поддержки и утешения, а может даже и позвать с собой. Хотя это уж наверняка перебор. С Жилем нам не пробиться, не выполнить задуманного. Да и наш мир… не такой уж он чистый, светлый и правильный. Я не могу поручиться, что окажись в нем, гомункул сразу не угодит в клетку или не сгинет в какой-нибудь секретной лаборатории. Пусть уж лучше остается здесь. Ведь в аду ему ничего не угрожает.

Только я об этом подумал, как за запертой дверью что-то заскрежетало, а затем раздался сильный удар. На несколько секунд все стихло, однако не надолго. В дверь неистово забарабанили.

— Жиль! Жиль! — послышалось зловещее шипение.

— Лобасты?! — я с тревогой посмотрел на ремесленника.

— Они,— Жиль кивнул.— И чего пришли? Я же им и так все корзины отдал.

— Это они за нами пришли,— я напомнил ситуацию,— так что ты давай… не мешкай, ищи запасной ход.

— А чего его искать? Вон он ход, старьем всяким завален за ненадобностью. Только вот как по нему до кладовых добраться? В какое ответвление свернуть?

Все то время, пока Жиль искал нужную схему, в дверь не переставая колотили. Похоже, преследовавшие нас ведьмы впали в настоящий транс и теперь уже ни за что не отступятся, пока не разнесут в щепки ненавистную деревянную преграду.

Однако неожиданно стук прекратился. Еще с полминуты из туннеля слышалась возня, но вскоре и она стихла. Из всех звуков осталось лишь наше учащенное дыхание да мерное потрескивание масляных светильников.

— Ушли? — набравшись храбрости, я первый нарушил тишину.

— Ушли,— подтвердил Жиль.— Сейчас пойдут жаловаться своему господину.

— Анцыбалу?

— Ему самому,— ремесленник тяжело вздохнул.

— И что тебе теперь будет?

— Ничего хорошего,— Жиль о чем-то думал, теребя в лапах один из пергаментных рулонов.

— Убьет? — несмело предположил Сурен.

— Это вряд ли,— отрицательно покачал головой гомункул.— Может огнем пытать будут или водой, но не убьют это точно. Я ведь тут один-единственный мастеровой. Нового пока сделают, да пока выучат… много времени пройдет, не один год. А еще если неудачный экземпляр получится, то от него вообще толку никакого не будет. А работа не ждет. Золото должно добываться непрерывно, это ведь главное.

Знакомый тезис. Услышав его, мы с Суреном обменялись понимающими многозначительными взглядами. Жиль практически в точности повторил мои слова. Мы тогда обсуждали план побега, и я предположил, что главенство золота станет залогом нашего успеха. Выходит, не ошибся. Все так и есть на самом деле. Только бы вот добраться до кладовых, затем перебежать застывшее золотое озеро, а там и подъем на заветный седьмой круг. Дьявольщина, впереди еще столько трудов и препятствий, а вот времени в обрез.

— Жиль, прости, конечно, что так все вышло. Мы не хотели причинить тебе зла. Мы лишь хотели поскорее вернуться.— Мой взгляд лег на пергамент, который мастеровой продолжал сжимать в лапах.— Ты ведь нам поможешь, да?

— Чего уж теперь говорить,— Жиль тяжело вздохнул,— помогу, конечно.

Он раскатал на столе коряво начерченный план и стал водить по нему пальцем, что-то вспоминая и прикидывая. План больше походил на детский рисунок. Ребенку всучили карандаш, выдали листок бумаги и приказали не мешать вечно занятым взрослым. Малыш зажал карандаш в кулачек и стал с вдохновением рисовать портрет воспитательницы своей ясельной группы. У Бабы-яги не оказалось одного глаза, а волосы торчали как колючки у дикобраза.

— Вот тут находятся ямы с червями,— Жиль указал на кружок, изображающий на картине рот.— Этим путем вы дошли сюда,— ремесленник провел пальцем по закарлючке, символизирующий нос, и остановился на полузакрытом глазе.— А дальше… — Жиль призадумался и начал по очереди водить по каждой из волосинок. При этом гомункул едва слышно шептал себе под нос.— Нет, это не то. А этот туннель ведет в нижние пещеры. А вот по этому я, помнится, таскал железную руду. А вот этот поднимается вверх аж до самой «лестницы позора»…

Услыхав знакомое название, я едва не задохнулся от радости. «Лестница позора», она ведь находится там, в самом начале седьмого круга. И если существует туннель, ведущий к ней, то это удача, счастье, это самое лучше известие, услышанное мной за всю свою жизнь!

— Жиль, стой! Остановись! Что ты только что сказал? — Я неотрывно смотрел на извилистую коричневую линию, на которой замер толстый палец ремесленника.

— А что я такого сказал? — гомункул испуганно заморгал.

— Ты только что сказал, что этот ход ведет к «лестнице позора».

— Ну, да, так оно и есть.

— Нам и нужно туда, именно туда!

— Но вы же работаете на рубке золота в восьмом круге? — Жиль был удивлен.

— Раньше работали, а теперь все изменилось, мы идем в другое место.

— Куда? — удивление Жиля переросло в испуг.

Черт побери, придется ему сказать. Ведь в конце то концов Жиль неплохой парень и не продал нас после первой встречи. Значит, не продаст и сейчас, по крайней мере, до тех пор, пока его не начнут пытать. Ну, а когда начнут… когда начнут мы уже будем далеко, и помешать нам не успеют, дело будет сделано. Взвесив все «за» и «против», я решился:

— Жиль, мы хотим сбежать отсюда, сбежать из ада. Именно поэтому нам и следует подняться как можно выше.

Я не стал вдаваться в детали побега. Ремесленнику незачем их знать, и ему и нам спокойней будет. Сейчас пусть только уяснит главное — мы отчаянные ребята и во имя заветной цели готовы на все.

— К воротам вы не прорветесь, там полно охранников, там Цербер! Вы погибнете! — Похоже Жиль и впрямь представил эту кровавую сцену, поскольку тут же в страхе закрыл лапами свою жабью морду.

— Это уже наша забота, приятель.

Я не удержался и похлопал гомункула по широкой сутулой спине. На удивление она оказалась бархатистой и горячей, короче обычная человеческая кожа. Поняв это, на душе у меня неприятно похолодело. Вдруг ясно представилось, как Жиля пытают, и на этой гладкой черной коже появляются кровоточащие раны и глубокие ожоги. Жутко, мерзко и это все из-за нас. Но что тут поделаешь, так получилось.

— Ладно, если вы сами не заботитесь о себе, то куда уж мне,— Жиль по-стариковски закряхтел и снова обратился к чертежу.— Вот это вход. Пойдете по туннелю до третьего поворота направо. Слышите, до третьего! В первый и во второй ни в коем случае не сворачивайте. Не хочу понапрасну вас пугать, но если свернете раньше, назад живыми уже не вернетесь.— Жиль сделал многозначительную паузу, проверяя дошли ли до нас его слова. Когда убедился, что дошли, ремесленник продолжил.— В третьем туннеле шагов через пятьдесят будет лестница. По ней и поднимайтесь. В конце лестницы еще туннель, и приведет он вас вроде как в тупик или в комнату без окон и дверей. Но это все не так, это все обман. Вы поищите получше. Там где-то чуток повыше пола рычаг есть потайной. Нажмите, и стена откроется.

— И куда этот проход ведет? Говори же быстрее,— Сурен нервничал. Я заметил как он то и дело поглядывает на устроенный нами завал, как будто прикидывая, долго ли тот продержится.

— Куда ведет? На «лестницу позора», конечно. Ступеней с полста от входа.

В отличие от моего друга Жиль становился все более поникшим и заторможенным. Он словно поставил на себе крест и существовал придавленный тяжестью неминуемой расправы. Ремесленник служил живым укором нам, тем кто обрекал его на тяжкие страдания. И это казалось мучительным, невыносимым. Я все время чувствовал свою вину, хотел что-то сделать, исправить несправедливость, помочь. Но как? Чем? Как выгородить Жиля, избавить его от наказания? Алиби, ему просто необходимо железное алиби!

Тут из закоулков память всплыла сцена из «Бриллиантовой руки». В ней один жулик говорил другому: «Успокойся, Козлодоев, твое алиби гарантировано. Ты остаешься крепко связанным со следами насилия на лице». А ведь это выход! Хотя следы насилия на лице мы пожалуй оставлять не будем, а вот связать…

— Жиль, у тебя есть веревка? — вдруг воскликнул я, чем вызвал замешательство как у ремесленника, так и у Сурена.

— Что? Веревка? Зачем веревка? Туннели пологие и там везде лестницы, вам не понадобится веревка.

— Так есть или нет? — чтобы прочистить Жилю мозги, я рявкнул на него как на нерадивого матроса, заснувшего на вахте.

— Конечно есть,— Жиль вздрогнул и отшатнулся.— Что б у меня да не было простой веревки.

— Крепкая?

— Пеньковая, сам плел.

При этих словах мне почему-то вспомнились связанные руки приговоренных к съедению грешников. Там тоже была пеньковая веревка, причем наверняка от того же производителя. Однако не время вспоминать, а тем более кого-то в чем-то обвинять. Я попытался отделаться от жуткого видения, для чего приказал:

— Тащи сюда, только самый длинный моток!

Пока Жиль ходил за веревкой, я не спрашивая разрешения свернул пергамент с нарисованной на нем схемой и засунул его в задний карман джинсов. В соседний карман на другой ягодице я отправил и одну из зажигалок. Свет нам мог пригодиться. Черт его знает, а вдруг порода в седьмом круге уже не светится и в туннелях там полная темень.

— Что ты задумал? На кой тебе веревка? — Сурен вертелся как угорь на сковородке.— Леха, медлить нельзя! Идем скорее, пока не поздно!

Мой друг запнулся, заметив приближающегося Жиля.

— Вот ваша веревка.

Гомункул протянул увесистую круглую бухту. Веревка была толщиной в палец, и в мотке ее оказалось метров десять, а то и пятнадцать.

— Годится! — я со всей поспешностью, на которую был только способен мой истерзанный организм, принялся разматывать наружный конец.— Лапы, Жиль, давай сюда лапы!

— За что? Что я вам сделал? — Жиль отпрянул от меня как будто не Анцыбал, а именно я собирался подвергнуть его пыткам.

— Слушай внимательно,— я перешел на тон строго, нетерпящего возражения учителя.— Сейчас мы тебя свяжем. Когда сюда вломится Анцыбал, скажешь, что двое людей напали на тебя, избили, выпытали, где находится запасной ход, а затем связали и бросили оглушенного без сознания. Ты ведь можешь потерять сознание?

— Не знаю, никогда не терял,— в голосе ремесленника послышались нотки висельника, которому повешение милостиво заменили вечной каторгой.

— Вот и ладушки, если ты не знаешь, то Анцыбал и подавно. Потерять сознание это когда ничего не чувствуешь, не видишь, не соображаешь. В голове пустота и чернота. Надо просто лежать закрыв глаза и не двигаться. Понял? Сможешь?

Жиль согласно кивнул.

— Хорошо.

Я обмотал гомункулу лапы и при помощи Сурена стал виток за витком оборачивать веревку вокруг пузатого торса. Скорее всего, практического значения эти петли не имели и обездвиживали жертву так же, как седло обездвиживает лошадь. Зато вид получался внушительный, как во всех голливудских вестернах. Когда работа была закончена, и оставалось затянуть лишь последний узел, я указал другу на свой лежащий на полу ледоруб:

— Сурен, возьми эту штуку и устрой тут небольшой разгром. Так, чтобы присутствовали следы борьбы.

Подводник явно не одобрял мою, как ему казалось, чрезмерную заботу о Жиле, но все же спорить не стал. Поднял ледоруб и отправился крушить ближайшие от нас станки.

— Там, сбоку от стола… в ящике… еще один.

— Что еще один?

— Я сделал два заступа, как тот, что взял твой друг. Он там, в ящике возле стола. Возьмите. Вам пригодиться.

Мне захотелось обнять это пугающего вида существо и от души прошептать ему «спасибо, друг!». А почему нет? Жиль сделал для нас то, на что порой не решаются и считавшиеся близкими приятели. Так какого черта стесняться и брезговать этим честным добрым существом. Не раздумывая больше ни секунды, я обнял огромную черную жабу, похлопал ее по плечам и с благодарностью произнес:

— Спасибо за все. Держись, друг. Все будет нормально. Не теряй надежды, и ты когда-нибудь увидишь свою мечту, тот мир, который находится наверху.

Затем я помог Жилю без увечий грохнуться на пол.

— Все, теперь лежи и не двигайся словно мертвый.

Я отвел взгляд от гомункула и поискал своего друга. В глубине мастерской, среди станков, сновала одинокая быстрая тень.

— Сурен, там… в ящике, у стола. Еще один ледоруб. Возьми себе.

— Не надо.— Лусинян вынырнул из полумрака, держа в одной руке мое видавшее виды оружие, а в другой новенький отточенный топор. Красного цвета. Без сомнения он был снят с пожарного щита на одном из погибших кораблей.

— Ледоруб у нас уже есть.— Объяснил Сурен.— Но может понадобиться и что-то помощнее.

С ярко-алым топором в руках мой друг выглядел очень внушительно. Ни дать, ни взять древний воин только что вышедший из жестокой кровавой сечи.

— Твоя правда.

Я принял из рук друга свой легкий тонкий заступ, и мы ринулись к куче бесполезного старого железа, сваленного в дальнем углу мастерской. За ним была дверь, а за дверью дорога к свободе, к жизни.

предыдущая глава перейти вверх следующая глава

Написать отзыв на книгу

Уважаемые читатели, здесь вы можете почитать ознакомительную версию романа. Полный текст можно скачать в форматах FB2, TXT, PDF по весьма скромной цене.

скачать книгу И НАСТАНЕТ ДЕНЬ ТРЕТИЙ